На днях звезда олдскульного московского андерграунда Ольга Арефьева опубликовала у себя на фейсбуке пост о том, что слово «либерал» стало формой ругательства, маркером для расчеловечивания политических оппонентов и так далее.

«Защищает человек другого, борется с системой, спасает от явного беспредела невиновного или другого защитника — сразу ярлык и дальше всё просто».

В главном с Ольгой нет смысла спорить: понятие «либерал» в русском политическом лексиконе давным-давно оторвалось от означаемого и превратилось в наклейку на лоб для всех, кого не приводят в восторг нарушения прав человека, тотальное полицейское насилие, памятники Сталину, война на Украине, коррупция и многие другие свинцовые прелести нашей повседневной жизни. Но как же так получилось и почему никто не ассоциирует со страшными «либералами» Владимира Вольфовича Жириновского и его партию, которая, между прочим, называется Либерально-Демократической, неоднократно пыталась инициировать в Думе голосование за отмену 282-й статьи и вообще пытается строить из себя политических панков, пусть и в общепатриотическом ключе?

На самом деле у нас все — так скажем, многие — умные и образованные люди считают КПРФ «коммунистами», хотя понятно, что коммунистическая партия, которая водит хороводы вокруг духовенства, голосует консервативно и выдвигает в президенты клубничного латифундиста, — это nonsense, такой же как «либерал» Жириновский. Но электорат хавает, точно так же, как ещё недавно хавал третьесортную поп-музыку и отечественные подделки под гангста-рэп. Соратник Арефьевой по сцене и даже одно время гитарист её группы Сергей Калугин исчерпывающе описал это состояние умов буквально одной строчкой в песне «Скотский блюз»: «Зюганов — коммунист, ну, значит, Боря Моисеев — артист».

Но как же так получилось и почему мы до сих пор никак не можем выправить свою смещённую систему политических координат? Разумеется, корень всего зла лежит в коллективной психотравме 1990-х, которую наше общество переживает до сих пор. Вылечить до конца её смогут, наверное, лет двадцать пять спокойной и зажиточной европейской сытости, что, может, когда-нибудь и случится, но не при нашей жизни. А пока что слово «либерал» устойчиво ассоциируется в нашем сознании прежде всего с Великим Разрушителем — Егором Тимуровичем Гайдаром и его «шоковой терапией». Дальше на этот крючок цепляются уже не столько факты, сколько эмоции и воспоминания: оставшиеся без работы родители, жизнь на грани физиологического выживания, разгул всего, что могло разгуляться, первая Чечня, хотя к ней Гайдар уже не имел отношения, ну и так далее. Словом, либерализм и девяностые у нас крепко повязаны одной верёвочкой, и именно эта связка в своё время позволила сперва отодвинуть все демократические партии от власти, затем выдавить их в маргинальную уличную политику. Наконец перекидывание словом «либерал» превратилось в аналог детской игры «сифак», имитирующей тюремные понятия о «зашкваре».

Но исчез ли при этом либерализм из нашей повседневной экономической практики? Нет, потому что главного либерала страны зовут Владимир Владимирович Путин. Давайте вспомним основные вехи его правления — не с точки зрения абстрактного «величия России», а по тем пунктам, которые касаются каждого из нас.

Монетизация льгот. Накопительная система пенсионного обеспечения. Плоская шкала подоходного налога (чего нет ни в одной развитой стране мира). Почти полностью переписанный в пользу работодателей Трудовой кодекс. Непрерывное сокращение бюджетных расходов на образование и здравоохранение, ввод платных предметов в школах — это всё либеральные меры. И экономическая часть команды Путина всегда состояла из жёстких либералов-монетаристов, что примелькавшаяся в 2000-х сладкая парочка Кудрин&Греф, что недавно посаженный Улюкаев, что Эльвира Набиуллина.

А вот вторую составную часть либерализма — ту, где говорилось про всевозможные права и свободы — оказалось очень просто отсоединить от экономики и взвалить на сторонников этих идей грехи реформаторов девяностых. И, к сожалению, очень мало осталось тех, кто всё ещё помнит, что Путин — это преемник Ельцина и что тогдашние либералы, ещё державшие некоторые рычаги в руках, с придыханием повторяли мантру «России нужен свой Пиночет». Вот и дождались.

На самом деле так всегда и бывало. Экономический либерализм прекрасно разводится с политической демократией по разным углам, поскольку ни один народ в здравом уме не проголосует за снижение налогов на капитал и урезание «социалки». Об этом написана неплохая книга Наоми Кляйн «Доктрина шока. Капитализм катастроф», из которой, конечно, следовало бы выбросить отдающую кликушеством первую часть, но это уже детали. Главный вывод из всего там изложенного состоит в том, что архитектор современной неолиберальной экономической доктрины Милтон Фридман и его ученики ошибались: политическая и экономическая свободы не просто не являются синонимами, а прямо противоположны друг другу.

Так что если вас так уж волнует вопрос, не либерал ли ваш собеседник, то начните выяснение отношений именно с экономики. Должны ли богатые платить высокие налоги? Является ли право работников на борьбу за повышение зарплат и условий своего труда при помощи забастовки бесспорным и не подлежащим ограничению законами? Должно ли государство полностью финансировать из бюджета образование и здравоохранение? Должно ли высшее образование быть платным? Следует ли вытягивать опустившихся на социальное дно или надо предоставить им «свободу» тонуть дальше? Должен ли в экономике присутствовать сильный госсектор? Вот так клубок постепенно распутается, мухи отделятся от котлет, а зёрна — от плевел. И вы узнаете, что не бывает просто либералов, а бывают палеоконсерваторы, республиканцы, центристы, национал-либералы и социал-демократы, и ещё тысяча цветов, то есть вам откроются именно те истины, о которых так эмоционально написала Ольга Арефьева.